V, 1.

Учитель сказал о Гунъе Чане: «Его можно женить. Хотя он и побывал в тюрьме, но за ним нет вины». И отдал ему в жены свою дочь.

V, 2.

Учитель сказал о Нань Жуне: «Когда в государстве царит Дао-Путь, то он небесполезен. Когда государство утратит Дао-Путь, то он не подвергнется наказанию». И отдал ему в жены дочь своего старшего брата.

V, 3.

Учитель сказал о Цзы Цзяне: «Этот человек — из благородных мужей. Если бы в Лу не было благородных мужей, то у кого бы на- брал он столько достоинств?»

V, 4.

Цзы Гун спросил: «А как оценивать меня?» Учитель ответил: «Ты — сосуд». — «Что за сосуд?» — спросил Цзы Гун. И услышал: «Жертвенный сосуд в родовом храме»^[1].

V, 5.

Некто сказал: «Юн человеколюбив, но не красноречив». Учитель ответил: «Зачем ему красноречие? Подавляющий словами вызывает у других лишь ненависть. Не знаю, человеколюбив ли он, но зачем ему красноречие?»

V, 6.

Учитель послал Цидяо Кая служить. Тот ответил: «Я не уверен, справлюсь ли с этим». Учитель остался доволен.

V, 7.

Учитель сказал: «Дао-Путь [здесь] не принимают. Сяду на плот и поплыву к морю. Кто отправится со мной, — это, пожалуй, Ю». Цзы Лу, услышав это, обрадовался. Учитель сказал: «Ю храбрее меня, но где взять бревна [для плота]?»

V, 8.

Мэн Убо спросил: «Можно ли назвать Цзы Лу обладающим человеколюбием?» — «Не знаю», — ответил Учитель. Тот повторил вопрос. И Учитель сказал: «Чжун Ю! Если найдется государство, способное выставить тысячу боевых колесниц, то ему можно доверить командование войсками. Можно ли назвать его обладающим человеколюбием — этого я не знаю». «А что вы скажете о Цю?» Учитель ответил: «Цю! Его можно назначить начальником уезда в тысячу дворов или управляющим в семью аристократа, способную выставить сто боевых колесниц. Можно ли назвать его обладающим человеколюбием — этого я не знаю». «А что вы скажете о Чи?» — «Чи! Если его обрядить в ритуальные одежды, то он может при дворе принимать гостей из других царств. Можно ли назвать его обладающим человеколюбием — этого я не знаю».

V, 9.

Учитель спросил Цзы Гуна: «Кто из вас способнее — ты или Хуэй?» Цзы Гун ответил: «Как смею я сравниться с Хуэем? Хуэй, услышав об одном, знает уже все десять. А я, услышав об одном, знаю лишь о втором». Учитель сказал: «Не ровня. Я согласен, ты ему не ровня».

V, 10.

Цзай Юй заснул днем. Учитель сказал: «Гнилое дерево не годится для резьбы, на стену из навоза не нанести побелку. В чем же мне упрекать Юя?» [И еще] Учитель сказал: «Прежде я слушал то, что люди говорят, и верил, что они это выполнят; теперь же, слушая то, что люди говорят, я проверяю, как они это выполняют. Из-за Юя произошла эта перемена».

V, 11.

Учитель сказал: «Я не встречал человека твердого». Некто спросил: «А Шэнь Чэн?» Учитель ответил: «Чэн обуреваем страстями. Где уж тут быть твердости?»

V, 12.

Цзы Гун сказал: «Я не хочу, чтобы люди обманывали меня, и сам я также не хочу обманывать людей». Учитель сказал: «Цы! Этого ты никогда не добьешься».

V, 13.

Цзы Гун сказал: «Суждения Учителя о вэнь-культуре можно услышать. Суждения же Учителя о природе человека и Дао-Пути Неба невозможно услышать».

V, 14.

Пока Цзы Лу, получив [наставление], не мог его осуществить, он опасался услышать [новое].

V, 15.

Цзы Гун спросил: «Почему Кун Вэньцзы нарекли посмертным именем Вэнь?» Учитель ответил: «Он был умный и деятельный, к тому же любил учиться и не считал зазорным скромно обращаться за советами к нижестоящим. Поэтому и нарекли его посмертным именем Вэнь^[2]».

V, 16.

Учитель сказал о Цзы Чане: «Он обладает четырьмя Дао благородного мужа: в своих поступках он исходит из самоуважения, на службе у вышестоящих исходит из ответственности, в наставлениях народу исходит из доброты, в управлении народом исходит из справедливости».

V, 17.

Учитель сказал: «Янь Пинчжун умел завязывать дружбу с людьми, и чем дольше он дружил, тем большим уважением проникались к нему люди»^[3].

V, 18.

Учитель сказал: «Цзан Вэньчжун поместил большую черепаху из Цай в домике, где на капителях были вырезаны горы, а на столбиках над перекладиной нарисованы водяные растения. Где же его мудрость?»^[4]

V, 19.

Цзы Чжан спросил: «Первый советник Цзы Вэнь трижды назначался на этот высокий пост, но не выказывал радости; трижды его лишали этого высокого поста, но он не выказывал недовольства. Всякий раз он неизменно посвящал нового первого советника, сменявшего его, во все государственные дела, связанные с управлением. Что вы скажете о нем?» Учитель ответил: «Предан [государству]». Тогда Цзы Чжан спросил: «Можно ли его считать обладающим человеколюбием?» Учитель ответил: «Не знаю, можно ли это считать человеколюбием».

Цзы Чжан вновь спросил: «Цуй-цзы убил циского царя. Чэнь Вэнь-цзы, хотя и имел сорок прекрасных лошадей, оставил их и покинул царство Ци. Прибыв в другое царство [и осмотревшись], он сказал: „Здешние правители подобны Цуй-цзы» — и покинул это царство. Затем он прибыл в другое царство [и, осмотревшись], сказал: „Здешние правители подобны Цуй-цзы» — и покинул это царство. Что вы скажете о нем?» Учитель ответил: «Совершенно чист». Тогда Цзы Чжан спросил: «Можно ли считать его обладающим человеколюбием?» Учитель ответил: «Не знаю, можно ли это считать человеколюбием»^[5].

V, 20.

Цзи Вэньцзы трижды обдумывал каждое дело, прежде чем приступить к его осуществлению. Учитель, услышав об этом, сказал: «Достаточно и двух раз».

V, 21.

Учитель сказал: «Когда в государстве царил Дао-Путь, Нин Уцзы проявил [себя] знающим; когда государство лишилось Дао-Пути, он проявил [себя] глупцом^[6]. В знаниях с ним можно было соперничать, но в глупости — бессмысленно».

V, 22.

Учитель, находясь в царстве Чэнь, сказал: «Пора возвращаться! Пора возвращаться! Юноши моего дома распущенны и нерадивы. Они образованны, но я не ведаю, как направить их».

V, 23.

Учитель сказал: «Бо И и Шу Ци не помнили прежнего зла, поэтому-то и возмущались их [поступком] мало».

V, 24.

Учитель сказал: «Кто говорил, что Вэйшэн Гао прямой? Некто попросил у него уксуса, и [он, не сказав, что не имеет], занял у соседа и дал уксус».

V, 25.

Учитель сказал: «Цзо Цюмин стыдился прекраснодушных речей, притворных манер, чрезмерной угодливости, и я стыжусь этого. Цзо Цюмин стыдился, когда, затаив обиду, набивались в друзья, и я стыжусь этого».

V, 26.

Как-то Янь Юаню и Цзы Лу, стоявшим рядом, Учитель предложил: «Почему бы каждому из вас не рассказать о своих желаниях?» Цзы Лу сказал: «Я желал бы иметь повозку, лошадей, халаты на легком меху, делиться ими с друзьями и не сожалеть об испорченном». Янь Юань сказал: «Я хотел бы не хвастаться своими достоинствами и не выставлять напоказ свои заслуги». Цзы Лу сказал: «Хотели бы услышать, что желает Учитель». Учитель сказал: «Старым — покоя, друзьям — искренности, младшим — заботу»^[7].

V, 27.

Учитель сказал: «Вот и все! Я [так и] не встретил человека, который, заметив свои ошибки, смог бы сам осудить себя».

V, 28.

Учитель сказал: «В поселении даже из десяти домов наверняка найдутся прямодушные и искренние, как я, но в любви к учению я их [все равно] превзойду».

Примечания

1. Таким сравнением Конфуций хотел подчеркнуть особую ценность одного из самых своих способных учеников.
2. Вэнь — «культурный».
3. Янь Пинчжун (Янь Ин) — первый советник соседнего с Лу царства Ци. Именно он первым последовательно проводил на практике в делах управления государством принцип хэ — «единения через разномыслие».
4. Цзан Вэньчжун — сановник в царстве Лу. Согласно традиции, панцири черепах цай (из одноименного царства Цай) использовали для гадания только правители. Конфуций осуждает сановника за то, что он нарушил ритуал — «взял не по чину», собираясь гадать на панцире этой черепахи.
5. Отношение Цзы Вэня к перипетиям служебной карьеры входит в золотой фонд политической культуры Китая. Человек, «преданный государству», вдохновленный этим примером, не опускает руки в тяжелые для него времена. И в XX в. судьба Дэн Сяопина, которого неоднократно снимали со всех постов, продемонстрировала живительную силу традиций конфуцианской политической культуры.
6. Когда вэйский правитель Чэн-гун стал нарушать нормы морали («сошел с Дао-Пути»), сановник Нин Уцзы прикинулся глупцом, дабы не отвечать за поступки царя.
7. Ряд комментаторов (в том числе Чжу Си) трактуют ответ Конфуция по-иному: «Я хочу, чтоб старые жили в мире со мной, друзья были искренними со мной, а юные помнили обо мне».